немного не понимаю, почему на 33ёх оборотах проигрыватель пластинку крутит быстрее, чем на 45ти.

я хотела сходить на иоселиани вместе и просто чуть дотрагиваться на самых-самых моментах, зная, что ничего больше говорить не нужно, потому что всё передано и поймано.
я хотела рассказать, что если дотронуться до носа перекрещёнными пальцами, то покажется, что носа два.
я хотела фотографировать мальчишек, сделать ужасно красивые кадры, потому что они сами ужасно красивые, и мы ужасно счастливые, и улыбки не могут быть некрасивыми.
я хотела прочитать им давно заложенный отрывок из книжки, на какой-нибудь скамейки на каком-нибудь бульваре под качающимся перетянутым через деревья фонарём.
я хотела подняться на крышу одного и небоскрёбов с ними и увидеть целый мир.
я хотела читать книжку одновременно и смеяться на моментах.
я хотела сидеть на берегу и слушать море, ветер трепет волосы, фильмовские прилипчивые кадры, но это действительно по-настоящему.
я хотела съездить в рим, париж, прагу, амстердам, гулять по переулкам и смотреть по сторонам.
я хотела запускать пальцы в густые волосы, смотреть в глаза и улыбаться
я хотела.
и я хочу

и я это сделаю,
так или ещё лучше.
это будет.
просто потому что этого не может не быть, у меня на лице написано, что это всё будет.
а если не написано, то я напишу, непременно напишу сама.

всё, сеанс самовнушения окончен.
я снова вернулась в ряды счастливых.

и вдруг ясно - одна.
не хочу навсегда, не хочу не хочу не хочу
не надо, пожалуйста.

смотрю подряд фильмы, стараясь не слушать и рассеянно следить за картинкой.
дожидаюсь середины вавилона, запоминаю кадр, когда мальчики кидают камни в лужу, которая на миг кажется из крови.
выключаю телевизор, устало-наигранно потираю виски.
боже, да для кого?
оборачиваюсь, улыбаюсь в пространство, чуть наклоняю голову, почти завязываю несуществующий разговор.
надоедает и это.
в умных книжках пишут: женщина дотрагивается до волос, когда мужчина ей нравится.
что за ерунда, я даже перед кошкой постоянно волосы тереблю.
я даже во сне их тереблю, по-моему.
смотрю по три фильма за ночь. самое сложное - выбрать, какой на этот раз.
выбрать так, чтобы не заснуть, чтобы тронуло, чтобы подумать/расслабиться, чтобы чтобы чтобы
куча ненужных тонкостей, но это уже ритуал.
правда, иногда увиливаю, решаю вообще не смотреть, потому что слишком сложно выбрать.
куда проще спросить у павлика, но нельзя же, нельзя.
дальше этой строчки ничего не получается, натыкаясь на имя теряюсь, строчка почти впивается в глаза, сама обрываю: нельзя же, нельзя.
это слишком остро, я никогда не смогу стать тем мальчиком из рассказов Бухая, который вытащил брата из горящего дома только потому, что ему никто не сказал про невозможность такого.
я сама себе обрыватель всего.
смотрю в зеркало, поднимаю высоко подбородок, ухмыляюсь, этакая стерва с повадками для полу-светского общества. на секунду.
это слишком пустая картинка.
чёрт возьми, да ещё ни разу не было так, чтобы мальчик, который мне нравится, не обращал на меня внимания.
ну я и капризный ребёнок, хочу и всё.
и как во мне смешиваются ужасная неуверенность с ужасной выборочностью?

мне хочется ничего не рассказывать, потому что всё не о том и не так.
я читаю замечательных людей, пожалуй, хотела бы непереставая их читать (опустим надоедание, приедание, это только в перспективе, а я хочу розовых непродуманных лёгких мыслей).
пускай бы они придумывали каждую минуту новый пост, новую историю, а я бы читала и читала, читала и читала.
и даже самой ничего не нужно говорить, потому что всё сказали, да ещё и в тысячу тысяч раз лучше, чем я могу.
немного даже руки опускаются от такого превосходства.

вы подождите немного, я когда-нибудь придумаю самый лаконичный, настоящий и о том пост из всех существующих.
и можно будет уходить на пенсию, ага.

ром, тебе там плохо очень, кажется.
я бы хотела, да что могу с высоты своих наивных 18.
может, уехать тебе? куда-нибудь?
ненадолго, но чтобы сделать вид, что навсегда?
не знаю. не отчаивайся только, пожалуйста.

спокойной ночи.
и с добрым утром.
я люблю вас, люди, очень люблю.

сегодня:
первый, 1:00
Вавилон ( Иньярриту )

оляля, неделя Бергмана, да ещё и в хорошем качестве!
праздник к нам приходит:

вт, 24:
культура, 23:55
Седьмая печать

ср, 25:
культура, 23:50
Персона

чт, 26:
культура, 23:50
Осенняя соната

вс, 1:
первый, 1:20
ЧУЖОЙ ПРОТИВ ХИЩНИКА!!!1

а по культруе подряд в воскресенье два фильма с фамилиями-копиями:
один фильм снял Соловов, второй - Соловьёв.

решаюсь рассказать о своей чёрствости, как вдруг хочется поцеловать, обнять, провести пальцем по переносице к губам, взъерошить волосы, шептать на ухо о тёплом ветре и прибое, прислоняться и дышать в шею.
решаюсь рассказать о том, что больше не могу, что сдаюсь, что устала, как вдруг вспоминаю о нём - сердце будто в тёплую воду окунули; оно становится нежным, тяжёлым, сладко-потягивающим.
решаюсь наконец рассказать о больных, колющих ночах, мучающих, когда темнота не только за окном, но и внутри, когда появляются страхи и давящая безысходность.
но, как водится, выглядывает солнце и греет-дышит в лицо.
повторяю заклинанием: март.

иногда вдруг поднимаешь глаза и видишь перед собой человека: незнакомые черты лица, незнакомая мимика, незнакомые движения, которые подмечаешь как чёткость, как отдельность, разобщённость элементов.
удивляешься.
потому что знаешь этого человека уже надцать лет, видишься каждый день и воспринимаешь целиком.

сегодня приглядывалась к людям на улице.
странно, но почему-то никогда не понимала, что книжные, фильмовые характеры не придуманы, а подсмотрены.
с бережностью складываю воспоминания обо всех случайных людях; своими мимолётными движениями бровей, полу-улыбками, нахмуриванием, покусыванием губ, еле заметным бормотанием они становятся вдруг такими живыми, такими настоящими. и чуть не родными, когда угадываешь причины незаметных-как-они-думают движений.

видела женщину за пятьдесят, далеко за пятьдесят, очень круглую, с пропавшей шеей, она сидела на сидении в метро в полоборота, руки на коленях, огромные мешки под глазами, почти невидимые глаза-точечки, вся подобравшаяся, надменная.
рядом, сложив ногу на ногу - женщина около тридцати, с рыжими висячими волосами, короткая ярко-красная юбка, полу-шубка, накрашенное, но потёртое лицо, неуютности на лице уже нет. поправляла волосы.
женщина за пятьдесят косилась на неё, высоко подняв подбородок. её окликнула знакомая с противоположного сидения, она улыбнулась очень по-доброму, вся скукожившись-просияв в улыбке, искренне без приторности.потом женщина около тридцати встала, поправила юбку и пошла, а женщина за пятьдесят, вдруг резко убрала улыбку, сузила глаза и чуть заметно начала покачивать головой, показывая, какой ужас делается. потом даже чуть наклонилась, чтоб до поворота не отлипать глазами от женщины около тридцати.

в другом вагоне передо мной сидели: кореец со сплюснутым совершенно плоским лицом, женщина около сорока, мужчина такого же возраста примерно.

кореец закрыл глаза, спокойное лицо - доброе, потому что на губах полуулыбка.
мужчина тоже с закрытыми глазами, уже седина в волосах, выступающая нижняя губа ( я вдруг представила, как кто-то эту губу его целовал, как обнимал этого мужчину, а сейчас что же ему делать, страсти больше нет - упрощённо уже нет. но главное - уже не то ).
женщина же: с обозначившейся треугольной морщиной от носа ко рту, с приподнятым прямым носом, ужасно уставшим, специально-преувеличенно уставшим видом ( боюсь, что могу наврать, ведь вдруг у неё действительно какие-то очень большие проблемы ), несчастно-устремлёнными в одну точну глазами.
незамужем. меня даже передёрнуло: а если вдруг я тоже, так же: в сорок с лишним совсем одна, с работой, детьми - совсем одна? страшно стало.
оказалось, что кореец знает женщину. он открыл глаза, улыбнулся ( от этого глаза сузились совсем, превратившись в одни улыбающиеся лучи ) и что-то ей сказал, она открыла глаза, посмотрела в пространство и что-то снисходительно-устало-превосходительно ответила, ничуть не улыбнувшись в ответ. кореец улыбнулся, что-то ещё сказал, она опять что-то бросила и замолчала.
я не хочу стать такой, никогда не хочу.
мы действительно сами делаем своё счастье. или по крайней мере можем помочь ему делаться.

ча - это моё первое имя-прозвище, самое первое за 18 лет.
ну я же ча, я ча

и немного совсем о своём: правят положением те, кто не боится, что в них разочаются.

с такой-то рожею претендовать на такого мальчика.
ох.
нет моим мученьям конца и края.
далее следуют всякие театральные заламывания рук и поедания конфет.
эй, тряпка, я тебя не уважаю, слышишь?
НАЧНИ РАБОТАТЬ НАД СОБОЙ!

наконец поняла, в чём моя самая большая ошибка: я прощаю себе все ошибки.
заранее знаю о них и заранее прощаю, считая, что возраст позволяет ошибаться.
позволяет быть сопливо-романтичной, мучаться от мук, быть наивной и остальное.
закрывать глаза, всё обо всём зная.
хватит.
иначе - навсегда.